Дмитрий Мусатов

Неоднократно приходится читать фразу «Кризис не только сложности, но и возможности». Видимо, так оно и есть. По моим наблюдениям, стало меньше машин вокруг дома. Соответственно, стало легче парковаться. Разве это не прекрасно?

Возможно, что кого-то подобное положение вещей не очень радует. Нечего стало ставить на стоянку. Но ведь у них, как и у меня, пропала проблема парковки.

Однако, про возможности. У нас в подъезде появился ковёр.

В кризис принято говорить о потерях, а тут такая находка. Идя по ковру в парадном, нетрудно представить себя аристократом забыть о кризисе. Мягкий ковёр в состоянии гасить не только звуки, но и печали.

Жаль, но лежал ковёр недолго. Потом его убрали. Кто-то положил, кто-то убрал. Кто-то теряет, кто-то находит.

На фоне текущей борьбы с коррупцией довольно часто попадаются ссылки на опыт Советского Союза. На мой взгляд, это совершенно неуместно. РФ и СССР — совершенно разные страны. Географически они близки, но вот психология граждан не имеет ничего общего.

Житель Советского Союза постоянно слышал о коллективе. Он не мог жить один. В течении дня или жизни он переходил из одной ячейки общества в другую. Семьи были большие, вместе жили дедушки, дочери и внуки. На работе постоянно рассказывали о коллективе, как основе общества. У человека не было шансов осознать себя, как индивидуальность. Человеку не позволяли жить индивидуально. Для покупки автомобиля требовалось согласие профсоюза, так же как и для посещения санатория. Пьяницу могли (и даже обязаны были) взять на поруки его коллеги, а колхозники могли (по крайней мере теоретически) выгнать председателя колхоза.

О индивидуальном зарабатывании денег не могло быть и речи. Только государственные предприятия и чем больше они будут, тем лучше. Официально. Мелкие заработки были, но о них государство молчало. Сделать кому-то сарай или повесить полки — это не могло быть главной статьёй дохода. При этом всё, что делалось на заводах, из чего делалось и чем всё это делалось считалось государственным. А поскольку государство у нас было одним обществом, то всё это было общественным. Но словах.

На словах всё это было общим. А раз так, то каждый считал своим правом периодически забирать из общественного амбара свою часть. Учитывая всеобщий дефицит в магазинах, это было даже необходимо. Для конкретных людей. Где взять дрель, если её нет в магазине? На работе. Болтики, винтики? На работе. Бензин для собственного авто, цемент и доски? Правильно! Ничего этого не было в продаже, но было на работе. Если не у тебя, то у соседа. Потом обменять. Вспомните «Мимино» и разговор про ботинки и школьные парты. Кто на чём сидел, то и менял на всё остальное. Это никто не считал за воровство, если всё кругом общее, то как можно воровать у самого себя? Главное — знать меру.

Мера была достаточно условна. Унесённые вещи и материалы не должны были остановить общий производственный процесс. Это осуждалось. Нельзя было уносить вещи, находящиеся на попечении у другого коллектива. И уж чего нельзя было совсем, так это тащить больше, чем окружающие. Это было страшным грехом. Государство считало иначе, любая попытка утянуть что-то с работы считалась преступлением. В этом было противоречие между государственным взглядом на собственность и личным. Но поскольку ловили часто, а сажали редко, то граждане отказывались верить в святость государственной собственности.

Таким образом, в СССР параллельно существовали две теории собственности. Одна лоббировалась государством, по другой жили граждане. Сейчас в основном рассказывают о официальном положении вещей, но он не отражает действительности. Редко говорят, что воровали все — это тоже не так. Я вполне допускаю, что советское государство сознательно закрывало глаза на мелкое воровство, чтобы хоть как-то обеспечить граждан необходимым.